Пилот вне закона - Страница 104

104

— Бог с ним, будем считать для ровного счета девять тонн. Маркуша, — обратился он к лаборанту, — распорядитесь, пусть завхоз нацедит коллегам… э-э-э… это получается двадцать семь тонн люксогена.

— Мы же договаривались с Евгением Ивановичем на двадцать одну тонну… — заныл Маркуша. — Может, вы сами? Вдруг он не согласится?

Навальный медленно оборотил в сторону лаборанта свои полтора центнера.

— Мне некогда! А если Женя будет выступать, передай, что я выпущу вот этого, — он указал пальцем на клетку, — погулять по станции. Пусть его Женя сам отлавливает. Нет, ну какой красавец! Боб, друг мой, вы обратили внимание, как меняется окрас панциря? Какой отличный хамелеон! Ну, пойдемте ко мне в кабинет, расскажете, как все прошло! Пропустим по сорок капель! Такое дело, не жалко! Ведь он — это он? То есть самец? Ах, ну да, рога! Удача, какая удача!

Станция «Лобачевский» была хорошим местом службы, можно позавидовать. Дейнекс-камера выдавала полновесную единицу «же», СЖО — система жизнеобеспечения — работала выше всяких похвал. Дышалось легко, отчего даже стандартные низкие подволоки казались выше, а помещения просторнее.

А еще здесь было как-то по-домашнему, как-то все очень знакомо. Мне чудилось, что я уже видел все эти коридоры, лифты, слышал, как гудит под ногами вот эта самая палуба, любовался звездной пылью в панорамных иллюминаторах, вдыхал запахи. Нет, не два дня назад, гораздо раньше, гораздо глубже была степень узнавания. Дежавю, натуральное дежавю, черт знает что такое! Воздух всему виной, что ли?

Не ведаю, за счет чего достигался такой эффект. В форте «Вольный», несмотря на повышенную экологичность архитектуры и тонны зелени, воздух не был таким вкусным. Или я надышался про запас ветрами пельтианских саванн, или близость русских людей так на меня подействовала… Но когда сияющий никелем элеватор вынес нас в приемную кабинета, ваш покорный слуга был практически на седьмом небе, забыв все неаппетитные подробности охоты.

Мы расселись вокруг обширного стола. Навальный подал голосовую команду, и поверх столешницы, которая была не чем иным, как мультифункциональным планшетным экраном, раскрылась алюминиевая крышка.

Академик расставил стопочки и извлек из стенного бара бутыль.

— Коньячок! — пробасил он и, словно оправдываясь, продолжил: — Да вы не смотрите, что у меня здесь как в госпитале. Боб знает, я жуткий неряха, есть такой грех. Вот и приходится следить, чтобы на рабочем месте не было ничего лишнего: стол, стулья, стойка для карт памяти. Иначе каюк, все изгваздаю, шагу будет не ступить, как в моей каюте! Даже переносного планшета не держу, потому что неминуемо посею, приходится использовать вот этого мастодонта.

Он похлопал рукой по столу. На мой неискушенный взгляд «мастодонт» стоил, как хорошее авто, учитывая, что это не просто стационарный планшет, а целый комплекс разнообразных устройств: от голографического проектора до трехмерного сканера, плюс мелочи.

— Так что вы не стесняйтесь. Мой дом — ваш дом. — Кабинет наполнился бульканьем и клопиными ароматами.

Коньяк оказался на редкость дорогой, выдержанной, манерной дрянью. Как будто дубовую доску грыз, такие ощущения. А я было возмечтал о водке, ведь стопочки же…

Если бы вы знали, как я истосковался по простой русской водке! Под хорошую закуску, чтобы застолье, все как в рецепте старика Менделеева! Как меня задрали все эти чужеземные выпивки на бегу! Эх, когда теперь доведется…

Пока я давился коньяком и ностальгировал, Боб и Витаро наперебой выдавали сагу о халкозавре.

Навальный цокал языком, охал, не забывая наполнять емкости.

С благородной янтарной жидкостью он совсем не церемонился, глуша ее залпом. Да и не вязалась эта окладистая бородища и крестьянские лапы с виноградным соком, перебродившим, возогнанным и протомленным в бочке.

Когда Боб дошел до моего чудесного спасения, Петр Петрович хлопнул по столу и матерно не поверил.

«Это вы, воля ваша, привираете!» — таков был печатный смысл принципиально непечатной фразы.

— Смотрите сами. — Витаро активировал наручный планшет, и над рюмками разыгралась голографическая драма, точнее, последние ее секунды.

— Может, он того… Бракованный какой? — предположил простодушный Нуньо, имея в виду халкозавра.

— Сам ты бракованный! — Масс Грейв испугался за наш люксогеновый гонорар. Люксоген, да еще в таких объемах, был ой как нужен, так что его понять можно.

Навальный насупился, как-то сразу утратил интерес к алкоголю, попросил копию записи и предложил:

— Пойдемте, коллеги, взглянем на экземпляр, как его устроили в виварии.

Нет, халкозавр был качественный, что бы там ни говорил Нуньо! Едва завидев людей, он взялся прыгать по клетке, таранить рогами 75-миллиметровое бронестекло, рычать и стегать хвостом.

Красавец, даже жалко, ведь препарируют беднягу… Заморят, а потом препарируют. Только что бегал по родной саванне, кушал протогиппиусов, никому не мешал… и тут мы, вооруженные электрошокерами и жадностью. Да-а-а, судьба-а-а, что и говорить.

Трапперы, точно малые дети, потянулись смотреть, как работает пульт управления клеткой, и слушать пояснения лаборанта Маркуши. Ведь это только называется «клетка». На самом деле — сложнейший комплекс жизнеобеспечения как зверя, так и людей. Халкозавр не благонравный земной слон — отрубями с лопаты не покормишь. Восемь тонн концентрированного убийства и дурных привычек приходится уважать.

В виварии раньше бывал только Боб. Мне тоже было небезынтересно, я собрался увязаться за остальными, но мой бицепс попал в капкан огромной академической лапищи.

104