Пилот вне закона - Страница 78

Война — это не гонки «кто вперед». Более того, даже бой — не единственная задача на совести истребителя. «Горыныч» должен хранить жизнь и работоспособность товарища пилота и в ходе затяжного суточного перехода, и во время яростного спринта на высоте двадцать метров над поверхностью планеты.

Он должен входить и выходить из любой атмосферы, выдерживать попадание пулеметной пули и долгую бомбардировку корпускулярным потоком солнечной радиации.

Война только на один процент состоит из адреналина сражения. Все остальные проценты приходятся на рутинное занудство: марши, тактические маневры, разведку и прочие эволюции.

А зачем все это гоночной машине? Она рассчитана на час-полтора работы. Те увешанные связками двигателей монстры, что застыли сейчас у стартового кольца, ощущая локтем мою печень, даже в атмосферу планеты нырнуть не сумеют, а нырнув — не сумеют приземлиться; зачем?

Вывод простой: и меня, и «Горыныч» надо было основательно готовить к непрофильной нагрузке.

Рядом с точкой старта болтаются два парома. Они набиты публикой, падкой до живого присутствия. Видеть своими глазами и через посредство электроники — совсем не одно и то же, это вам подтвердит всякий любитель заемного адреналина. Миг, когда машины на столбах пламени проносятся прямо перед тобой, дорогого стоит.

Очень, кстати, дорогого. Места на паромах продавались за какие-то невероятные деньги и были раскуплены подчистую за два дня.

С третьего парома взлетали мы — участники. Двадцать четыре часа наши машины и мы провели на нем, чтобы, значит, никто не нахимичил с флуггерами, чтобы с гарантией!

Ну и безопасность, как же без нее? Двенадцать истребителей — по шестерке от «Синдиката» и «Тигров». На всякий случай.

С диспозицией все.

Теперь скажу о подготовке.

Готовились знатно целых семь дней. Финансовая часть отдельно, ясен пень — барыжили билетами, подманивали народ на тотализатор, но это не моя сказочка. Моя не такая нудная, поскольку пахнет не казенной типографией, но сталью напополам с октогеном.

Как только я заявил через коммуникатор Сантуша, что отвергаю обвинения в предательстве и готов соответствовать по Обычаю Граждан Галактики, меня сразу послали на технический уровень, где царствовал Абдулла Али Илмаз.

Тот самый пожилой турок, обладатель винтажного протеза для гляделки, совсем как у Бо Акиры. С той лишь разницей, что самурай был похож на киборга с правой стороны, а Абдулла — с левой.

Мы с Сантушем стояли в коридоре тюремного блока. Начальник охраны только что выпустил вашего покорного слугу из мест лишения и удалился, поглядывая с гремучей смесью неприязни и любопытства.

То есть сукин сын Румянцев был ему, честному «тигру», неприятен и доверия не внушал. Зато внушал интерес, как же! Не каждый день встречаешься с ненормальным, добровольно вытащившим голову из одной петли, чтобы засунуть ее в другую!

Итак, я был условно свободен.

— Спасибо, Комачо, — сказал я, как только шаги вертухая стихли за поворотом.

— Не за что, кхм, — ответил он, кашлянув со значением. Значение читалось без дополнительных пояснений: сначала выживи, потом поблагодаришь.

— Куда теперь? Я, если честно, жрать хочу сильнее, чем жить! — Такая во мне пробудилась витальность.

Комачо поводил глазами, видно, что думал. Непривычное это дело для брата пилота, оттого и очень заметное со стороны. Ответ, однако, пришел с командных высот, более умелых в шевелении мозгами.

Зазвонил, распиликался коммуникатор. Сантуш поднес трубку к уху и тут же передал ее мне.

— Кейн, — сказала трубка. Холода в голосе хватило бы на промышленную морозильную установку. — Скажешь Сантушу, пусть проводит тебя на технический уровень. Выберешь флуггер. Абдуллу предупредил, он ждет. Отбой.

Вот так пообщались! С другой стороны, Боб не очень давно уложил меня левым хуком, с чего бы ему теперь любезничать?

— Что, отменяется пожрать? — ухмыльнулся проницательный товарищ.

— Отменяется, — вздохнул я. — Веди меня к вашему турку, будем флуггеры разглядывать. Кейн приказал.

— Дело нужное, пойдем.

И мы пошли, минуя тюремный блок, унылый, как все тюрьмы, а потом все ниже и ниже на элеваторах, прямо под землю, где хранилась техника. Техника — она ценная, в отличие от заключенных. Поэтому наземные крепости всегда имеют карцеры поближе к космосу, а ангары под землей, от космоса подальше.

В трапперском форте, как я говорил, всюду благоухали цветы во славу экологической архитектуры. Но не просто так — со смыслом. Коридор перед техническим сектором, например, был усажен андобандскими оксофлорами в трехрядной нише по обеим переборкам.

Оксофлоры источали весенние ароматы и кислород в чемпионских количествах, оправдывая свое название.

Переборочный люк был разблокирован, нас ждали. Абдулла оказался в компании донельзя мрачного Индианы Блюза, с которым ругался, мешая русские, американские и турецкие слова.

— …И что ты мне говоришь?! Мне Боб приказал, я делаю, иди на него покричи, сынок хренов!

— Абдулла, я — старшина истребителей, вся гоночная техника на моей ответственности…

— Ответственности-шматветственности! Вэй, а я тогда тут зачем?! Для мебели?! Зачем тогда мне Боб звонит и так разговаривает, будто я у него ишака украл, а?!

— Я не знаю…

— Зато я знаю! Мой ангар, флуггеры на моей шее, к вылету их мне готовить, чего ты тут выступаешь?!

Мы четверо стояли в тесном перепускном шлюзе, которым снабжаются капитальные переборки. Сейчас оба люка и сегменты мембраны-диафрагмы были раскрыты, однако обильная жестикуляция турка заполнила все пространство.